Н.А.Криничная (по материалам северно-русских мифологических рассказов, поверий и обрядов)

В мифологических рассказах и поверьях леший, подобно Пану или фавну, другим персонажам античной мифологии, изображается, в частности, как покровитель домашнего скота, пастырь стад . Эта же роль в определенный период принадлежала и Волосу (Велесу). Последний упоминается уже в "Повести временных лет" под 907 г., где речь идет о договоре князя Олега с греками: "<...> и мужи его по Рускому закону кляшася оружьемъ своим, и Перуном, богомъ своим, и Волосомъ, скотьемъ богомъ, и утвердиша мирь"3 . Волос принадлежал, по-видимому, к богам общерусским, его идолы стояли в Киеве (на Подоле) и в Новгороде. Со временем Волос был в известном смысле заменен христианским покровителем скота св. Власием, а также Георгием Победоносцем (Егорием) и Николаем -угодником (Николой). Однако персонажи христианской мифологии не смогли вытеснить из традиции своего архаического предшественника, каким предстает из рассказов, поверий и обрядов леший. Хотя на роль лешего как покровителя пастухов уже и обращали внимание наши предшественники (например, Э.В. Померанцева, В.П.. Зиновьев )4, все же эта ипостась названного персонажа специально не рассматривалась. Восполнить существующий в фольклористике пробел - цель нашей статьи. По крестьянским представлениям, стада пасет не столько пастух, сколько леший. Поэтому совершались особые обряды, регламентирующие форму их взаимоотношений. О том, как заключался договор пастуха с лешим, сохранились разрозненные и фрагментарные сведения. Взятые в совокупности, они воссоздают картину этого языческого обряда лишь в самых общих очертаниях.

Как свидетельствуют мифологические рассказы и поверья, с началом пастбищного сезона, "на Егория" (23 апреля по ст.ст.) или "около Николина дня" (9 мая по ст.ст.), после ритуального "обхода" стада "с крестами", пастух, загнав скот в лощину, усаживается на осиновый пень или на старую березу и трижды взывает к лешему посредством той или иной магической формулы типа: "Царь лесо-вой, всем зверьям батька, явись сюда!'. Далее следует обещание приношения, которое заключает в себе определенный магичес-ский смысл: «"Иди покажысь, так еичо дам красное." - "Великому ли показаться?" Он (пастух) скажет: "Вроде человека кажысь" Он. вроде человека и покажется. Пастух спрашивает: "За много ли будешь пасти? Я тебе еичко дам. Каким манером тебе положыть?"6 Имеется в виду первое яйцо, полученное от попа во время тосования в первый же день Пасхи. Яйцо преподносилось в том случае, когда он имел фитоморфный облик: "Как в лес дешь и кака береза на тебя глянет - под положи яйцо, гостинец и все будет хорошо: тогда, куда скот ни пойдет, все будет возвращаться"7.

Пастух (или охотник) при договоре с лешим использует именно яйцо. И это не случайно. Ведь яйцо, равно как и зерно (хлеб, лепешки), участвует в извечном круговороте жизни, свидетельствует о ее нескончаемости. Оно сохраняет, содержит и воссоздает жизнь. Как символ воскресения применяется ив христианской обрядности, во время празднования Пасхи и после нее8 Передавая лешему при договоре с ним яйцо, пастух (или охотник) как бы обеспечивал усиление и даже обновление жизненной силы "хозяина". Впрочем, иногда посредством яйца закрепляется договор пастуха с лешим. Оба "съедали" по половине яйца. Ту же семантику имеет и хлеб как эквивалент зерна (семени). Вместо яйца (или хлеба) возможна и передача лешему "одношерстной" (одной масти) скотины (обычно одной-двух коров). Шерсть (волосы) - вместилище души: и потому лешему, в сущности, отдавали душу животного. Вариант: при договоре с лешим особо оговаривается, какое число голов домашнего скота заберет себе леший в течение всего пастбищного сезона. Такая животина считается "завещанной", и в дальнейшем, при поисках пропавшей скотины, это обстоятельство будет учитываться. Договор пастуха с лешим заключался посредством строго определенной формулы-заговора, из которой нельзя опустить ни одного слова. Однако (и это подтверждает Н.Н. Харузин) текст подобного заговора в силу ряда причин, связанных с верованиями, никому не удалось записать . Договор пастуха, представлявшего интересы всего крестьянского "мира", подкреплялся индивидуальными прошениями каждого хозяина относительно сохранности своей скотины, особенно лошадей. При первом выгоне скота на пастбище крестьянин взывал к лешему: "Лес честной, царь богатый и многомилостивый! Спаси моих лошадок в поле, за полями, в лесу, за лесами, гае оне ходят, гуляют, росу выпивают, - тем оне сыты пребывают. Вот тебе, лес честной, хлеб-соль и низкий поклон"10 .

Так или иначе по заключении договора леший, согласно мифологическим рассказам, "поставляет" пастуху помощника: «сидит пастух на осиновом пне, а перед ним целая артель врагов (разного ранга лесных духов. - Н.К.), а посередине один такой большой-большой. И спрашивает он пастуха: "Выбирай себе любово, который взглянется ". А пастух ему: "Выбирай сам, ты лучше знаешь своих-то!". Лесовой ему, подумавши, и говорит: "Бери вот этого, кривого, он тебе послужи." - "Ну, ладно." Кривой вражонок как схватит лозину, да как крикнет - и повалил скот по дороге... 11 Или: "За хлеб-соль поставлю я тебе пастуха: утром ты из ворот выгони, - ввечеру придут к воротам сами, только во двор загони"12 В других мифологических рассказах стадо пасет лешачиха. Это высокая дряхлая старуха, опершаяся "ничком на палочку"13 и качающаяся, будто в дремоте, либо "жонка оборванная, ободранная"14. Но изначально пастырем стад является сам леший: "Те пастухи, которые знаются с лешим, вовсе не пасут скота, сам леший пасет" 5; "Они (лесные. - Н.К.) ведь у нас скот охраняют. А пастухи только присматривают".

Взятую на себя обязанность леший исполняет исправно: скотина ходит целый день, а к вечеру возвращается домой сытая, молока дает много, пока какой-нибудь случай не нарушит гармонии взаимоотношений пастуха с мифическим покровителем. Наиболее распространен следующий сюжет: хозяин прячет свою скотину и объявляет, что она пропала. Пастух сообщает об этом лешему. Тот "искал, искал, искал - не мок найти" (вариант: находит похожую). На другой день мужик выпускает свою корову на пастбище. Убедившись в обмане, леший гневается: "Скотина дома, а у меня сколько трудов вышло. Я всю вселенну обежал"18. Кара постигает пастуха незамедлительно: "Он (леший) ево (пастуха) вицей стегнул и опустил на землю. Он бес памети лежал"19. Или: "Пастуха взял ... да лесина была; надвое он ращепнул эту лесину, да в рощеп и всадил"20 (эта форма мести лешего в мифологических рассказах довольно устойчива, хотя есть варианты, где эти персонажи как бы меняются местами). В другом случае мужик нарушает запрет не ходить смотреть стадо, когда оно "выгнано". После этого скот перестает сам ходить в лес.

Но чаще в мифологической прозе речь идет о беззаботной жизни пастуха, которому покровительствует леший: "А он сам в лес не ходит, а коровы два километра, дальше не заходя в лес. Ен весь день дома, дак. Я нонь в одиннадцать часов пошла в магазин, а ен там, весь день кошли плетет да лапти" ; "Днем? А тут просидит с намы вот тут. Мы косим, а он отдыхает тут. Чай пьет, тут это пообедает, отдохнет полежит. Он не выходил на пастбише вслед коров" . Вместе с тем пастух может в любое время вызвать ту или иную "животину" из леса: «И вот выйду, - говорит, - куда к лесу или на лужайку; каку лошадь мне надо, таку мне и оттуда, из лесу." Отец и говорит: "А кто это пришлет?" - "А это, -говорит, -лесные"». В быличках подчас возникает пасторальная картина из крестьянского быта на тему возвращения пастуха со стадом: «А он пойдет, бывало, выстанет вот выша дороги туды, на крежик, и вот начнет трубить. А как трубил, там уж как вот музыкант играет на всяки (лады), как сумеет, так и он тоже. Такие трели выходили, прямо даже не знаю. Вот когда он выстанет туды на креж, протрубит, где-то с час - вот коровы ... Придет и скажет: "Вот уже пошли". Идет и идет, корова за коровой, пойдет, пойдет. А до последней как доходит: "Ну ладно, до свиданья, я с вамы насиделся. Я пойду домой"»24.

Магическую власть над стадом пастух, согласно народным верованиям, обретает прежде всего посредством особого обряда, который в различных локальных традициях называется "отпуском" или "обходом". Это языческий обряд, сводящийся к троекратному обходу стада с определенными магическими атрибутами (например, три прута рябины, ели и сосны, камень, зажженная свеча, чашка с водой, топор, серп, коса и т.п., а также пастушья труба и батог). Иначе говоря, помимо важнейших элементов природы: земли (дерево, камень),огня, воды, железа - используются сакральный музыкальный инструмент и сакральный жезл. Действо сопровождается произнесением заговора (молитвы). Этот обряд совершался при первом выгоне скота. Одной из его целей является магическое возведение различных "оград-изгородей" вокруг стада: железной, булатной, каменной, огненной, водной и т.п. Предполагалось, что животные благодаря этому будут защищены от любых вредоносных сил. Употребление же в ритуальном обходе стада веток священных деревьев как бы символизирует невидимое присутствие самого дешего, во всяком случае, посредничество между ним и человеком. Иногда "отпуском" называется и текст соответствующего пастушеского заговора, особенно закрепленный на письме. "Отпуск" - это и некое материализованное воплощение магических слов и атрибутов. Например, воск ("катышек") с закатанными в него шерстинками животных, составляющих стадо; на него в процессе совершения обряда "отпуска" наговариваются особые заговоры, призванные обеспечить единство и целостность (сохранение численности) стада в течение всего пастбищного периода, согласованность действий животных с волей пастуха . Однако по мере развенчания лешего и вытеснения его персонажами христианской мифологии, что особенно наглядно проявляется в заговорах, "отпуск" ("обход") постепенно начинает осмысляться как оберег от былого лесного божества. Происходит обращение (по терминологии В.Я. Проппа.- Н.К.) обряда и связанных с ним представлений. На основе этого обращения формируются поверья, что леший, воспользовавшись неточностью в произнесении заговора или несоблюдением какой-либо формальности при совершении обряда и разгневавшись на людей, желающих силой магических слов и действ ограничить его власть над скотом, нашлет диких зверей на стадо, побольше скота заведет в глубину леса к себе26. Вот почему, по утверждению Н.Н. Харузина, крестьяне предпочитают "отпуску" договор с лешим . Как видим, с течением времени одно противопоставляется другому, тогда как по своей семантике договор и "отпуск" эквивалентны, хотя в последнем случае роль лешего уже завуалирована. Так или иначе пастух - посредник между мирами, между лесом и стадом, лешим и людьми хозяевами домашних животных. Функция покровителя зверей' которая некогда принадлежала исключительно тотемному персонажу, теперь делится между лешим и пастухом или "знающим" человеком.

Уже в 70-е гг. XIX в. П.С. и А.Я. Ефименко обратили внимание на особые представления русских и карелов о "должности" пастуха. Так, П.С. Ефименко отмечает, что последний на Севере, в частности в Архангельской, Олонецкой губ., воспринимается местными крестьянами как колдун . В свою очередь, А.Я. Ефименко констатирует, что у карелов пастушество считается самым священным занятием . Можно говорить даже об определенной специализация, локально закрепленной за жителями конкретной местности. Так, на Севере пастухи - чаще всего ваганы, т.е. коренные жители побережий Ваги, притока Северной Двины ("Ваганы жили меж Каргополем и Архангельском в захолустном месте"). Пастушество у них служило традиционным отхожим промыслом. Ваганы, память о которых жива в Обонежье и поныне, обладали особым знанием обрядов и запретов. У карелов, по сообщению А.М.Линевского, пастухами-магами славилась Летнееконецкая волость, откуда "знающие" пастухи направлялись во многие, в том числе и в поморские, селения для совершения обряда "отпуска"31. Рассматривая данный институт, А.М Линевский в свое время отмечал, что "пастушество является ответвлением той стадии колдовства, когда оно еще не обособилось в профессию, а бытовало в каждой родовой группе" . Впоследствии в трансформированном виде этот институт сохранялся и в сельской общине. Отголосками его служат не только определенные обряды, обычаи, поверья, но и нормы, запреты, регламентирующие поведение пастуха в лесу и в деревне. Они обусловлены, во-первых, его взаимоотношениями с лесными духами и боязнью навлечь на себя гнев "хозяев", во-вторых, осмыслением каждого жеста и действия пастуха как своего рода гомеопатической (имитативной) магии, по "образцу" которой вызываются к жизни те или иные ситуации, связанные с пастушеской практикой.

Приведем основные правила подобного этикета.

Согласно мифологическим рассказам, сам леший налагает и пастуха запрет ходить смотреть стадо, когда "оно выгнано".

В течение всего пастбищного периода нельзя "бить скот"-если "окровавить поскотину", то зверь, по наущению лешего, станет "пакостить33 . Существует также запрет на продажу скота из стада в продолжение лета: "Вот летом, когда пастух пас, со стада нельзя было уж корову продать, до осени" . И это не случайно Ведь численность стада находится под контролем лешего.

Нельзя даже ненароком погубить кого-нибудь из птиц и зверей, в том числе самых мелких, - расплата последует незамедлительно: "Дак вот поди ни на кого не наступи и ничего не сделай, а как только маленько проштрафился, дак пришел - кверх ногами лежит <скотина>. Нету, задавлена. (А кто задавит?) - А так кто задавит-то? Вот задавит леший" . По этой же причине пастуху нельзя ломать деревьев, даже веток; для костра он использует лишь валежник. Ему же запрещалось собирать ягоды: "Пастуху в лесу, правильно, ягоды не собирать, не рвать ничего, особенно черные ягоды, да вообще никакие" . Он может есть только ягоды, собранные другими. Нельзя нарушить и целостность изгороди: иначе на скот будет нападать зверь: "Вот изгородь когда перестават (перелезает), не надо ломать жерди. Жердь сломишь, ежели в отпуску пасешь, -и вот на тот раз пошевелит звирь. 37

В течение всего пастбищного периода пастух, равно как и охотник, не должен был стричь себе волосы или ногти, в которых, по народным верованиям, содержалась жизненная сила человека, магическая и физическая. Нарушитель этого запрета ослаблял свою жизненную силу: "И вот за лето у его ногти выростут и борода вот така выростёт. Ен больше не бриет, когда пасет"38. Аналогичный запрет распространяется и на животных. Так, например, шерсть у овец не чешут, пока их пасут.

Табу налагалось и на прикосновение к атрибутам пастуха - к трубе и батогу (палке, "вице", плети, кнуту, хлысту): "У пастуха труба была. Если он придет, эту трубу поставит, положит куда-нибудь, на лавку или куда-нибудь, то никому нельзя ее трогать, пока он сам не возьмет". Ведь под берестяной обвивкой пастушьей трубы, изготовлявшейся из священного дерева, нередко закладывался "отпуск", материализующийся в восковом наговоренном "катышке" либо в рукописном пастушеском заговоре. Согласно карельским и финским поверьям, в нее впервые трубили, когда лес войдет в полную силу, иными словами: когда появится лист на дереве и трава на земле . Функционально тождественным трубе является рожок - на прикосновение к нему также налагается запрет. В одной из быличек леший "просто вот взял да голову отвернул" у пастуха только за то, что последний дал свой рожок ( а в нем был положен "отпуск") поиграть милиционеру 41. Ocoбое отношение наблюдалось и к батогу пастуха: "Вицу надо было беречь свою. Так вот сделают вицу, так уж эту вицу берегли. Это вица называется хлыст. Оны делали выша себя большущую вицу, обычн с березы, конечно. А может, и рябинова была" 42. Ветки священных деревьев, используемых в качестве кнута символизируют участие в пастьбе самого лешего. Возможны варианты: «Придет если пастух наймоваться, спрашивают: "У тебя длинный кнут есть?.."- "Есть!" - "А нету, дак тебя скот не будет слушать". Я в одно прекрасное время взял веревки - свил длинный такой (кнут), метров шесть. Там еще на самый конец привьешь коневьего волосу там несколько волосин, десяток. И тут удар-то небольшой получается, но тут очень большой хлопок получается так же, как из ружья, шибче». 43

"Коневий волос" в данном случае - знак зооморфного персонажа, облик которого нередко принимал и леший. В целом же батог в различных этнокультурных традициях, как отмечает Ю.Ю. Сурхаско, осмысляется в качестве жезла колдуна 44. Представления о трубе и батоге как магических атрибутах, обеспечивающих успех пастьбы, находят отражение и в мифологических рассказах: «Стал помирать пастух и говорит другому: "Я тебе, брат, оставлю наследство. Паси коров, медведь не съест ни одной, только слушай, что я тебе накажу, - дал ему трубу да палочку (курсив мой. - Н.К.) и приказывает, - вот до такого места коров прогони, да и назад воротись, и не ходи больше в лес, а как надобно коров домой гнать, в то время пойди, потруби - придут все домой". Он так и делал. Скот приходил сам домой, как будто его кто собирал» . Эти материальные вещи символизируют нематериальный, невидимый мир. Через них действует некая неосязаемая духовная сила. Причем эти вещи непосредственно соотносимы с магическими словами и даже взаимозаменимы. И потому простым людям дотрагиваться до трубы и батога нельзя.

Ряд предохранительных мер распространялся и на пребывание пастуха в деревне: ел он всегда из отдельной миски собственной ложкой. Хлеб брал только от "непочатого" каравая. В баню шел всегда первым, мылся один, парился только свежим веником. Белье надевал выстиранное, никем не ношенное. Спал всегда один. Пастух не прикасался к другим людям (не здоровался за руку, не боролся и т.п.) 46. Известно также, что пастуху нельзя было видеть ни новорожденного, ни мертвого . Подобно жрецам, пастух некогда был обязан оставаться холостым (целибат). Во всяком случае, на весь пастбищный период он должен соблюдать половые табу. Это подтверждается и русскими, и карельскими, и ижорскими материалами. Ряд половых запретов, налагаемых на пастуха, отмечал в свое время Л.Я.Штернберг. Нарушение табу влечет за собой "порчу" "отпуска", за что пастух расплачивается либо собственной жизнью, либо жизнью скотины из своего стада: "Он отпуск испортил, его леший и захлыстал. Так и захлыстал дубиной до смерти". Или: "Я раз сделал неладно - коровы одной нет. Медведь корову задрал" 50 .

Требование строгого соблюдения всевозможных запретов цель которого - обеспечить безопасность пастуха и сохранность "отпуска", в определенной степени распространялось и на хозяев домашних животных, пасущихся в стаде. Женщина или девушка не должна была появляться перед пастухом босоногой или "простоволосой", т.е. без платка на голове. От женщин и девушек, ухаживающих за скотом, требовалось соблюдение чистоты, особых гигиенических правил: "Когда утром вставаете и скотину пойдете гнать сходите возьмите воды, да там обдайтесь. И все. Это самое главное для скотины, для отпуска, чтобы было все хорошо". Судя по карельским, более архаическим, материалам, женщинам не разрешалось присутствовать при исполнении обряда "отпуска". Мужчинам же полагалось стоять вокруг ограды (но ни в коем случае не заходить за нее), причем они должны быть в чистом белье, вымыты в бане и накануне дня совершения обряда не иметь coitus . Приведенные факты дополняются финскими источниками: мужчины, сопровождающие стадо в первый день выгона скота, согласно обычаю, одеты в белопятнистую одежду - тогда родившиеся на будущий год телята будут белопятнистыми. Уподобление людей и животных друг другу, имеющее здесь место, вновь напоминает о тотемистических истоках пастушеских обрядов, о преемственной связи между тотемным персонажем и образом лешего и, в конечном счете об известном тождестве мифического покровителя стад и пастуха. Сходство последнего с лешим обнаруживается даже во внешнем облике. Как и дух-"хозяин", пастух обычно одет в серый домотканый кафтан, подпоясан кушаком, обут в лапти. За спиной у него - котомка (холщовая сумка, берестяной кошель), в руках - батог (дубина, кнут). Правда, в отличие от пастуха, леший уже не изображается с музыкальным инструментом. Однако этот атрибут приписывается, например, Волосу, предстающему в украинской мифологии с сопилкой (флейтой, свирелью) в руках, или Пану, неотъемлемой принадлежностью которого является сиринга (пастушья флейта» многоствольная пастушья труба).

В роли представителя духа-"хозяина" иногда выступает и "знающий" человек, который дает пастуху "отпуск" либо учит, как обрести магическую власть над стадом, соблюсти этикет во взаимоотношениях с лешим: «А потом она (бабушка. - Н.К.) взяла яйцо, пошептала на яйцо это. Говорит (пастуху): "На вот это яйцо и найди самый большой муравейник в лесу и раскопай его до самого дна, и туды это яйцо и положи"» .

Правда, наряду с быличками, бывальщинами и поверьями о наступившей вследствие соблюдения подобного обряда беззаботной жизни пастуха встречаются и бытовые рассказы, в которых повествуется о его разочарованиях: "Ну, и я начал пасти - ко мне повадился медведь старый. <...> Ну, и распотрошил он у меня пять коров, не сразу, конечно, ну, сначала одну, потом другую, недели через три, потом третью и пять коров так ... Так я не стал этому верить. Все оттуда вытаскал, из муравейника, все выбросил, это яйцо все выбросил, все в костре сожег 55 . Но это свидетельство находится уже за пределами собственно мифологической прозы. Тем не менее заговоры крестьянина с мольбой о сохранении стад, обращенные к белому или серому волку, к "честному леса" в даже к св. Егорию, еще долго удерживались в традиции. В мифологических рассказах и поверьях леший, однако всегда предстает чудесным помощником пастуха или хозяев домашних животных. В известной мере, и особенно в поздней традиции, он выступает и как их антагонист. Может, например похитить у людей скот, прежде всего у тех, кто сам посылает свою "животину" к лешему: «и начали гнать - эта ярочка у меня втеки. Я и скажи: "Тебя леший от меня унесе, этой ярочки моей! Хоть бы леший унес дьявола, надоела хуже горькой редьки!". Сразу ярушка потерялася - не могу ярушки нигде найти - сразу»56. Или: «Одна хозяйка погнала на волю овец. А они со двора не хотели выходить Она и говорит: "Идите вы к лешему!". Овцы вышли, а одна убежала и вечером не пришла.Искали, искали овцу - не нашли" 57. Похищение в мифологическом смысле эквивалентно смерти. Иногда, по заверениям рассказчиков, стоит только произнести слово, как произойдет противоположное тому, что в нем утверждается: «А ведь только сказала: "Никуды не уйдё". А поискала дак его (теленка. - Н.К.). (Собиратель: Так что, его леший водил?) Будто не леший, так кто? Не леший водил, так кто же? Вот тако слово» .

Пропажа скотины может быть вызвана и тем, что она попала на тропу лешего, на его след, - в таком случае ей ни за что не выйти из леса. По-видимому, след в народных верованиях "приравнивается" к тени или отражению и подобно им осмысляется как душа, дух, чем и определяется подобный результат.

Иногда скотину удерживает леший, приняв фитоморфный облик. Согласно некоторым быличкам, животное стоит на одном месте, у определенного дерева, и никуда не отходит, хотя трава вокруг него давно съедена: «Иди, - говорит, - лошадь стоит там у большой березы, на межине". И я пошел, говорит, лошадь стоит. Траву выгрызла всю до земли, и такая, ну, выголодалася вся, (шатаитсе даже»59. Или: "Везде искали, нашли в лесу. Ходит возле дерева, ревет, есть хочет. Вокруг дерева земля черна стала. Она всю траву съела, а не уходит от дерева" . По поверьям, заблудившееся животное будто бы привязано к дереву, а заблудившийся человек все время возвращается к одному и тому же дереву в том случае, если оно является жилищем или эманацией самого лешего. Не случайно, по свидетельству одного из рассказчиков, остановившиеся у ели услышали, как там вдруг нечто "зачудило, зашумело" и "зачало" драть науськанную людьми собаку, а затем засвистело61 (свист-признак лешего).

В других мифологических рассказах повествуется о том, что пропавшую "животину" никак не могут найти, утверждая при этом, что леший "закрывает"62, т.е. как бы помещает ее в параллельный мир: "закрыли ее, и все - не придет корова домой, закрыли (курсив мой.-Я.АГ.). Пока вот не сходить, чтобы это вот ("отведать".-Н.К.), ни за что не найти. Вот мимо ходишь, а не найти и все"; «А хозяйка вицей так ударит да и заругается. Вот лесовик и взял. Взял и спрятал (курсив мой. - Н.К.): "на, пожалуйста, живи без коровы!". Ага! Дак плачет» . Впрочем, подобная мифологема может содержать в себе и некоторые реалистические мотивировки. "Хозяин" так "запихивает" лошадь или корову в лесную избушку что для вызволения животного приходится разрывать землю, увеличивая проход в постройку: "Запиханы эти две коровы в избушку. Пришел к избушке - никак коров не выгонить. Потолок-то низко, а обратно-то не вывести. Я, говорит, все высыпал, все выпростал каменьем, выкопал землю, коров выгонил. Кое-некое выпихал, вывалил - и домой" . Леший уводит домашнее животное в такое глухое место, которое обычно труднодоступно,-на тайник", куда можно добраться лишь "на парусе" . Иногда те, кто ищет пропавшую скотину, даже слышат ее колокольчик, зовут к себе - но напрасно: "Корова наша по лесу кругами ходила. Мы ее искать стали, девять часов за ней по лесу ходили. Слышали, как колокольчик звенит и кто-то посвистывает, мы за колокольчиком бежали. А свистел, видать, дедушко, вел корову за собой"67. Эта корова, вернувшись домой, "чуть засвистит где - уши натопырит".

В некоторых мифологических рассказах леший напускает диких зверей (медведей, волков) на домашний скот, "когда пастух не хорош"б9, т.е. пренебрегает нормами пастушеского этикета, в частности, бьет скотину "без толку и ругается черным словом" . Или же дикий зверь сам, без ведома лешего, заламывает "животину": «Приходил раз лешой и говорит: "Я вашу лошадь не брал, - говорит, - а мой бык свалил (бык - это медведь)"».

Так или иначе при пропаже скотины крестьянин сам или с помощью "знающего" человека стремится вернуть даже из параллельного мира свою "животину". "Скотина ему слишком дорога, слишком большое подспорье в его хозяйстве, требующем от него так много хлопот и жертв, чтобы не решиться совершить ради нахождения ее и грех, чтобы не побороть свой страх, который он испытывает, подходя к лесу"72, - отмечал исследователь крестьянского быта Н.Н. Харузин. Особенно безвыходна ситуация, когда накануне пахоты теряются лошади: "Кони ушли, все стадо ушло, за Лешево болотце, туды. <...> Людям надо кони пахать, махать, боронить, а коней найти не могут" . Помимо обычных поисков пропавшего животного, крестьянин предпринимает более действенные» с его точки зрения, хотя и греховные (но это лишь с позиций христианства) меры: совершает обряд "отведывания", или "отворачивания". Для этого сам хозяин или "знающий" человек, к которому он обращается за помощью, отправляется на переговоры к лешему. По народным верованиям, они могут состояться лишь в определенное время: "ночью пошли, ночью только ходили"74 , "в двенадцатом-одиннадцатом часу" или же, наоборот, "рано утром на заре", "на утренню зорю", "утром до зари". Причем "отведывать" идут не просто в лес, а на росстань, перекресток, распутье, где сходятся или перекрещиваются дороги: "Выходить, что ли, на две ли, на три дороги, чтобы в лес входили и оттудова". Это делается ради определенной цели: "след перекрыть росстани-дорожки"76. Напомним, что на росстани некогда хоронили покойников. Не случайно в народе долго удерживался обычай, в соответствии с которым на распутье останавливались и обязательно крестились из какого-то суеверного страха. Кстати, представлениями о локусе лешего как о потустороннем мире обусловлен обычай, согласно которому, отправляясь на лодке, чтобы "отведывать" пропавшую скотину, ехали задом наперед, т.е. вперед кормой.

Здесь, на росстани, обычно и вызывали лешего, снимая шапку (знак лишения себя магической силы; покорности) и кланяясь.

При этом обращения могли иметь различную семантическую окраску. В одних подразумевался прежде всего "обитатель" росстани: "Кто этому месту житель, кто настоятель, кто содержавец"77 В данном случае леший идентифицировался с покойником, что вполне закономерно: мифический тотемный предок, будучи архаическим предшественником лешего, сменяется просто мифическим предком. В иных же рассказах и поверьях к лешему обращаются как к покровителю животных: "Царь лесовой, всем зверьям батька, явись сюда!". Подчас же в образе лешего персонифицируется лес «Не нать "лешим" звать, а "лес праведной" нать звать»79. Вместе с тем леший осмысляется и как "главный" над всеми лесными духами: "Лесной князь, выдь сюда, помоги моей беде... В ответ леший либо появляется вдалеке, либо выдает себя приближающимся шумом леса, либо окликает: "Зачем пришел? Что нужно?" . Первый вопрос, задаваемый в этом случае крестьянином, была ли "завещана" лешему пропавшая скотина. Если "животина" была ему "завещана", то ее хозяину остается лишь примириться со своей утратой: вернуть пропавшую корову или лошадь уже невозможно. Если же леший похитил скотину, ему не "завещанную", то у крестьянина еще есть надежда вернуть ее. С этой целью похитителю сообщаются приметы пропавшего животного: "Вот, говорит, придешь его вызывать, нать чтобы не сманить, правду сказать, какая шерсть у животного, всё это!... А как не скажешь правду, там шум пойде по березам, по лесу, дак пойдё. А как правду скажешь, он ничего худого не скаже и скотину отдаё -найдут".82

Однако, чтобы добиться такого результата, хозяин совершает жертвоприношение - "относ" лешему. Взяв завернутое в тряпку или в бумагу яйцо и положив его, иногда вместе со ржаными лепешками (хлебом), на левую руку, он оставляет приношение на перекрестке. В некоторых локальных традициях этот обряд включает в себя и другие магические действа: хозяин пропавшего животного кладет "на росстани" десять яиц, ковригу хлеба, кусок сала и становится к "относу" спиной. Знахарь, проводя по земле черту вокруг крестьянина с целью обезопасить от воздействия духов заклинает их разными голосами, после чего хозяин, не оглядываясь, возвращается домой. Бытует и несколько иная версия: "относ" (хлеб-соль или различные, уже трансформированные эквиваленты: пирог и вино) кладут на пень, который нередко осмысляется в качестве эманации лешего. Или: "на росстань" бросают крест из лучины и кладут на дерево, на сук, "кромушку хлеба", прибавив к этому "щепотку чаю да несколько кусков сахару"83. Приношения состоят в основном из яйца и хлеба, которые, как мы уже говорили, имеют определенную семантику. Причем известно, что на хлеб наговаривали магические слова заговора: "Встану не благословясь и пр. В чистом поле стоит зданье, в зданьи двенадцать нечистых духов, один старше всех, я им покорюсь: нечистые духи, пригоните милую скотину (к такому-то месту)" 84. Положив "относ", приговаривали: "Лесной хозяин! Вот тебе гостинцы, прими (от такого-то) и пригони милый живот скотинушку," - после чего кланялись три раза на три стороны, или девять раз по три на три стороны . Или же трижды произносили просьбу: "Это возьми, а телку отдай" ; "Возьмите дар, возьмите и домой скотину спустите, нигде не задержите, не за реками и не за ручьями, и не за водами" . Правда, в некоторых мифологических рассказах просьба вернуть животное ограничивается вербальной магией: «Вот я на этот песочек (место, откуда исчезла ярочка. - И.К.) пришла и сказала: "Леший-батюшко, мою животину взял, дак отдай ее обратно. Я тебе ничего худого не сделала"»

Повелительная форма обращения к лешему, по мнению крестьян, усиливает магию слова: «"Что же ты меня вызываешь?" - "А это я сама знаю! Вот у соседа коровы потерялись. Если взял - приведи к месту, на котором взял, чтобы к вечеру были коровы дома". - "Ох, каку ты служб)' дала. Может, я не смогу". - "Нет, я приказываю. Ты должен слушать. Поди ты на свое место - ты мне не нужен". Лесовик и поднялся лесом, и засвистал, и пошел»89 Коллизия рассказа подчас имеет соответствие в заговоре: "(Лес праведной), животина моя, богом упомяненная, не продана, не отдана, записи не деланы. Чтобы в эту минуту выслать ей!"90 Причем мольба или приказ может сочетаться с угрозой выраженной чаще магическими действами и словами заговора! Пришедший на росстань встает к деревне лицом, а к лесу спиной и, нанеся на "белой щепинке" крестики, произносит: "Царь лесной, царица лесная, маленькие детушки, нянюшки, служанушки! Отдайте мою милу бажону скотинушку (или чоловика там). А не отдайте, так я закрещу вам дорогу и не дам ходу по лесам, по горам, по водам и по всем с над всеми лесными духами: торонам. (Лучининку брось на росстань, чтоб кверху крестики были. Называется "закрестить")" . Не менее страшной для лешего, по мнению потерпевших, может быть и угроза "завязать лес". "Знающие" люди действительно завязывают в трех местах верхушки деревьев (ольховые ветки при этом ломаются, а березовые остаются целыми), приговаривая: "Если ты корову, лесовой хозяин, не вернешь, не покажешь нам корову, мы весь лес завяжем твой".

Иногда угроза высказывается целому сонму языческих божеств: "Уведомляю я вас, что у раба Божьего (такого-то) потерялась бурая (или какая) лошадь (или корова, или другая скоти-нина - обозначить с приметами). Если найдется у вас, то пошлите, не мешкая ни часу, ни единой минуты, ни единой секунды. А как по-моему не сделаете, буду молиться на вас святому великомученику Божью Егорыо и царице Александре". Такого рода "прошение" пишут на бересте справа налево (причем обыкновенно только начало, а остальную часть заговора произносят) в трех экземплярах: один привязывают к дереву, в лесу, другой зарывают в землю, а третий бросают с камнем в воду . В данном случае за невыполнение просьбы лешему угрожает кара со стороны его же христианского дублера. Вот почему обращение за помощью к последнему, минуя языческих божеств, выглядит вполне закономерно и закреплено в обряде: поскотину обходят вокруг с иконой и служат молебен94.

И все же свои упования на возвращение пропавшей скотины крестьянин возлагает преимущественно на лешего. Знаком того, что прошение услышано, служит, к примеру, исчезновение "относа": "Добрые люди подсказали, что делать. Мать состряпала пирог, вино купила. Пошли мы в лес, поставили на пенек. Отец отвернулся, три вички срубил, поворачивается, глядь, а на пеньке ничего нет .

Результаты обряда "отведывания" могут быть разными. Чаще пропавшее животное немедленно возвращается: "В этот день и корова вернулась - дедушке отпустил"; "На другой день только колоколы треща, к реке кони бежа, в один дух все. Вот как!"97. Или же "знающий" человек либо хозяин узнает от лешего, в каком месте скотина находится, где и когда ее следует искать. В других мифологических рассказах "дедупжо", если пропавшее животное не заклято, сообщает: "Нет в лесу. На Божьей воле ходит"98 ; "Ен мне сказал, что твоей овцы у него нету. Овца твоя за Стрельной"99. Однако от лешего доводится слышать и дурные вести: крестьянскую "животинку" загрыз дикий зверь ("мой бык свалил") либо такой-то человек похитил, а затем зарезал ее и т.п. Во всяком случае, леший готов обежать "всю вселенную" в поисках пропавшей скотины. Подчас он оказывает крестьянину услугу и вне всякого обряда "отведывания": «Я, говорит, крикнула: "Лука Яковлевич, не видал ли ты - говорит, - коней наших? До того доискала день, дак не могу найти!" - "Ваши кони у Ригозера." А больше ничего не сказал. Я постояла-постояла: "Нешто мне к Ригозеру идти? Не знаю, где скажи, Ригозеро?" Говорит: "На щаниковску сторону этого ... через реку переход". Я опрястала: "Пойду щаниковской стороной". Вот, говорит, через реку перешла вот этой стороной нашей, иду, говорит, это старик жне на дороге. "Ой, да Лука Яковлевич, ты там был." - "Нет, - говорит,- я давно не бывал там, на наволоках". Лесной сказал. Пришли на другой день с мужем - кони у Ригозера»100.

Согласно некоторым мифологическим рассказам, к лешему обращаются и в том случае, если скотина возвращается с пастбища искалеченной, например, с вывихнутой или ушибленной ногой: "скачет на трех ногах". В таком случае знахарь, выявив причину, скажет: "А зачем же вы это ольховой палочкой ударили крестьянского коня? Зачем вы это делали?". Трижды упрекнув лешего за причиненное животному зло, знахарь приступает к лечению пострадавшего: наговоренной водой моет ему больную ногу. После трех таких процедур "конь пошел бегом". Леший, уличенный во вредоносных действиях и пристыженный, нейтрализует их последствия. Со временем функции лешего (и, разумеется, Волоса) как покровителя домашних животных (в этом качестве лесной дух сближается с домашним: имеется в виду прежде всего хлевник или домовой-дворовой-хлевник) унаследовал св. великомученик Власий, осмысляемый в народных верованиях как "скотий бог", прежде всего коровий. Не случайно его икону ставили в коровниках и хлевах. Покровителем рабочего скота был признан Георгий Победоносец, а специально лошадей и табунов - Николай-угодник или святые мученики Флор и Лавр: их изображения помещали в (конюшнях, с правой стороны над яслями. Хранителем овец считается св. Анисим (иногда Анастасия). Роль покровителей птиц, пригодных человеку, взяли на себя сорок мучеников. Защитником же домашней птицы является Сергий Радонежский. В качестве сберегателей кур выступают св. Кузьма и Демьян, а гусей - Никита-мученик и т.д.

Роль же пастуха представлена как почетная уже в библейских сказаниях. Например, первым "пастырем овец" был Авель (Бытие. ГУ. 2) - сын Адама и Евы. Это занятие не утратило своего былого значения и между потомками Авраама. Иаков и его сыновья, а также Моисей, Давид и другие вели пастушескую жизнь. Библейские сказания повествуют о царях-пастырях. Со временем слово "пастырь" стало употребляться в иносказательном смысле применительно к правителям народов и священнослужителям: "И дам вам пастырей по сердцу Моему, которые будут пасти вас с знанием и благоразумием" (Книга пророка Иеремии. Ш. 15). В процессе своего становления христианство (и особенно народное), преодолевая предшествующие и сопутствующие ему языческие верования, в которых значительное место принадлежит духам-"хозяевам" животных, в известном смысле перераспределило роли этих покровителей между формирующимися персонажами новой мифологической системы. Однако оно оказалось бессильным вытеснить из традиции образ языческого покровителя животных, каким предстает в быличках, бывальщинах и поверьях леший, разделивший заботу о домашнем скоте с пастухом ("знающим" человеком).

1 Работа выполнена при финансовой поддержке Российского фонда Фундаментальных исследований (код проекта; 93-06-11035).
2 О других функциях лешего см.: Криннчная НЛ. Лесные наваждения (мифологические рассказы и поверья о духе - "хозяине" леса). Петрозаводск, 1993.
3 Повесть временных лет/Подгот. текста Д.СЛихачева.М.;Л.. 1950. Ч.1 С.25.
4 Померанцева Э.В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М., 1975. С. 39-40; Мифологические рассказы русского населения Восточной Сибири / Сост. В.П. Зиновьев. Новосибирск, 1987. С. 306.
5 Померанцева Э.В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. С. 40.
6 Верования великоруса» Шенкурского уезда: (Из летней экскурсии 1916 гада) /Собрал и записал П.Г.Богатырев//Этногр. обозрение. 1916. №3-4. С 50.
7 Архив Карельского научного центре РАН (в дальнейшем -АКНЦ). 149. №64 (первая цифра обозначает номер коллекции, вторая — единицу хранения в ней)
8 Пропп ВЯ. Русские аграрные праздники. JL, 1961. С 16,24.
9 Харузин Н.Н. Из материалов, собранных среди крестьян Пудожското уезда, Олонецкой губернии // Олонецкий сб.: Материалы для истории, географии, статистики и этнографии Олонецкого края. Петрозаводск, 1894. Вып. 3. С. 315-316.
10 Добровольский В.Н. Нечистая сила в народных верованиях // Живая старина. 1908. Вып. 1.С. 10.
11 Перетц. В.Н. Деревня Будогоща и её предания // Живая старина. 1894. Вып. 1. С. 7.
12 Там же. С. 8.
13 Там же.
14 Ефименко П. Демонология жителей Архангельской губернии // Памятная книжка Архангельской губернии на 1864 год. Архангельск, 1864. С. 52-53.
15 Там же. С 50.
16 АКНЦ. 127. N? 28; Фонотека Института языка, литературы и истории Карельского научного центра РАН (• дальнейшем - Фонотека). 1177/15 (первая цифра обозначает номер кассеты, «торая - порядковый номер записи).
17 Верования великоруссов Шенкурского уезда. С 51.
IS Там же.
19 Там же.
20 Там же.
21 АКНЦ. 23. № 526.
22 Там же. 136 № 51; Фонотека. 2523/22.
23 AKHЦ. 127. № 28; Фонотека. 1177/15
24 Там же. 136. №51;Фонотека.2523/22.
25 Криничная Н.А. О сакральной функции пастушьей трубы (по материалам северных пастушеских обрядов) // Русский Север: Пробл. этнокультурной истории, этнографии, фольклористики. Л., 1986. С. 184-186. См. также другие статьи о пастушестве в этом же сборнике: Бобров А.Г., Финченко А.Е. Рукописный Отпуск в пастушеской обрядности Русского Севера (конец ХУШ-начало XX в.); Гуляева Л.П. Пастушеская обрядность на р.Паше (традиция и современность); Фишман О.М. Связь пастушеской и свадебной обрядности у карел; Шепанская Т.Б. "Знание" пастуха в связи с его статусом (северно-русская традиция Х1Х-начала XX в.). 26 Харузин Н.Н. Из материалов, собранных среди крестьян Пудожского уезда, Олонецкой губернии. С. 315.
27 Там же.
28 Ефименко П.С. Договор найма пастухов // Зап. Имп.Рус. геогр. об-ва по отделению этнографии. СПб., 1878. Т. 8. Отд. 1. С. 62-63.
29 Ефименко А.Я. Юридические обычаи лопарей, карел и самоедов Архангельской губернии // Зап. Имя. Рус. геогр. об-ва по отделению этнографии. 1878. Т. 8. Отд. 2. С. 132.
30 АКНЦ. 136. № 113; Фонотека. 2525/35.
31 Линевский А.М. Материалы к обряду "отпуска" в пастушестве Карелии (Летнеконецкая вол. Карельской АССР) // Этнограф-исследователь. 1928. № 2-3. С. 41-45; Он же. Материалы по этнографии и обычному праву карел Сегозерского района // Археолого-зтнографический сб. / Сост. А.МЛиневский. Петрозаводск, 1936-1937. С. 169-196 // АКНЦ, ф. 1, оп. 32, едхр. 194.
32 Линевский A.M. материалы по этнографии и обычному праву карел Сегозерского района. С176. .
33 Ефимешсо П. Демонология жителей Архангельской губернии. С. 51.
34 АКНЦ. 136. № 103; Фонотека. 2525/25.
35 Рейли М.В. Быдички и помрья об "отпуске" пастуха (по Архангельской области)// Русский фольклор. Л., 1989. Т. 25. С 190.
36 АКНЦ. 23-№526.
37 АКНЦ. 134. № 41; Фонотека. 1621/20.
38 АКНЦ. 23. №526.
39 Там же. 134. № 41; Фонотека. 1621 /20.
40 Rantasalo A.V. Karjataikoja. 2 // Suomen kansan muinaisia taikoja. Helsinki 1933.|V. S. 687.
41 РейлиМ.В. Былинки и поверья об "отпуске" пастух*. С. 190.
42 АКНЦ. 136. №51; Фонотека. 2523/22.
- 43 Там же. 134. № 41; Фонотека. 1621/20.
: 44 О магической функции батога в карельской обрядности см.: Сурхаско Ю.Ю. Козичендашаува - жезл колдуна на карельской свадьбе // Об. музея антропологии и этнографии. Л.. 1972. Вып. 28. С. 199-207. а также: Ефименко п. Демонология жителей Архангельской губернии. С. 57-58.
45 Ефименко П. Демонология жителей Архангельской губернии. С. 52
46 Линевский А.М. Материалы по этнографии и обычному праву карел Сегозерского района. С. 174-175; Тароева (Никольская) Р.Ф. Материальная культура карел: Этнографический очерк. М.;Л., 1965. С.. 33.
47 АКНЦ. б. № 76.
48 См.: Гаген-Торн Н. О "бабьем празднике* у ижор (Ленинградского р-на) Этнография. 1930. № 3. С 74.
49 Рейли М.В. Быличхи и поверья об "отпуске" пастуха. С 191.
50 Там же.
51 АКНЦ. 133. № 197; Фонотека. 1943/13.
52 Линевский A.M. Материалы к обряду «отпуска-» в пастушесте Карелии. С 45.
53 Rantasalo A.V. Karjataikoja. 2. S. 672.
54 АКНЦ. 134. № 41; Фонотека. 1621/20.
55 Там же.
54 АКНЦ. 23. № 329; Фонотека. 1441/8. См. также: АКНЦ. 23. № 385; Фонотека. 1443/18.
57 Былички и бывальщины / Сост. К.Шумов. Пермь, 1991. № 56. С. 83-84
58 АХНЦ. 23. N» 347; Фонотека. 1442/2.
59 АКНЦ. 128. № 9; Фонотека. 1372/9.
60 Былички и бывалыцины. № 36. С. 63.
61 АКНЦ. 39. № 38.
62 АКНЦ. 23. № 544.
63 Рейли М.В. Былички и поверь* «об "отпуске" пастуха. С.190.
64 АКНЦ. 192. № 75; Фонотека. 3272/13.
65 Там же. 23. № 446; Фонотека. 1446/1Z См. также: АКНЦ. 23.1»!» 329; Фонотека. 1441/8.
66 Там же. 23. №385; Фонотека. 1443/18.
67 Былинки небывальщины. №35.
61 Там же. С 62-63.
69 Колчин А. Верования крестьян Тульской губернии 'П Этнографическое обозрение. 1899. № 3. С. 22.
70 Там же.
71 АКНЦ. 192. № 137; Фонотека. 3276/3.
72 Харузин Н.Н. . Из материалов, собрашшк среди крестин Пудожского уезда. Олонецкой губернии. С.309
73 АКНЦ. 102. № 67; Фонотека. 2466/22.
74 AKHЦ. 84, №74; Фонотека. 2302/17.
75 Там же. 23. № 379; Фонотека, 1443/12.
76 Там же. 23. № 399; Фонотека. 1444/4.
77 Харузин Н.Н. Из материалов, собранных среди крестьян Пудожского уезда, Олонецкой губернии. С. 316.
78 Цит. по: Померанцева Э.В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. С 40.
79 АКНЦ. 23. № 395; Фонотека. 1443/28.
80 Иваницкий Н.А. Материалы по этнографии Вологодской губернии // Сб. сведений для изучения быта крестьянского населения России. Вып. 2. С. 124. (Изв. имп. Об-ва любителей естествознания, антропологии и этнографии. Т. 69: Тр. этногр. отд. 1890. Т. XL Вып. 1).
81 АКНЦ. 192. № 63; Фонотека. 3272/1.
82 АКНЦ. 23. N9 399; Фонотека. 1444/4.
83 Суеверия и предрассудки в простом народе // Олонецкие губернские ведомости. 1885. № 76. С. 673; Георгиевский Л. Народная демонология // Олонецкий сборник: Материалы для истории, географии,. статистики и этнографии Олонецкого края. Петрозаводск, 1902. Т. 4. С. 56-57.
84 Суеверия и предрассудки в простом народе. С. 673.
85 Там же.
86 Соловьев К.А Жилище крестьян Дмитровского края. Дмитров, 1930. С. 181.
87 Харузин Н.Н. Из материалов, собранных среди крестьян Пудожского уезда, Олонецкой губернии. С. 316.
88 АКНЦ. 23. № 329; Фонотека. 1441/8.
89 АКНЦ.6. №85
90 Там же. 23. № 395; Фонотека. 1443/28.
91 Там же. 21.№ 219.
92 Там же. 192. № 75; Фонотека. 3272/13.
93 Живая старина. 1908. Выя. 4. № 77. С. 75.
94 Иваницкий НА. Материалы по этнографии Вамодос
95 Былички и бывалыцины. № 35. С 61-63.
96 Там же.
97 AKHU. 102. № 67; Фонотека. 2466/22.
98 АКНЦ.6. №97. С 124.
99 АКНЦ. 23. № 384; Фонотека. 1443/17.
100 Там же. 23. N! 386; Фонотека. 1443/19.
101 Там же, 192. N? i5; Фонотека. 3270/7.